Шер подливал нам кумыс из пластиковой бутылки, предупреждал: «Много его пить не надо, может поднять давление. Который с пузырьками – он уже настоялся, в нем градусов пять-семь, а вот этот – молодой, без градусов». Пили много – и с градусами, и без градусов. Давление осталось в норме. Хмеля не было. Молодая жена хозяина принесла дымящиеся аппетитные манты. Пожалуй, лучших мы здесь, в нашей Сибири, не ели. Дастархан был настоящим, кумыс и манты – тоже. Как и вся его жизнь – настоящая, сложившаяся, полная событий – разных, но радостных своей осмысленностью.
Сделать правильный ход
С Шером мы познакомились в январе этого года, когда с женой отдыхали в санатории «Туманный», в 17 километрах от города Сорска в Хакасии. Не доезжая примерно километр до санатория, увидели на дороге самодельный указатель: «Кумыс» — и стрелочка вправо, куда-то под железную дорогу. Кумыс, этот необычный напиток из кобыльего молока, я помню с детства, мать, работая в санатории для больных туберкулезом, иногда приносила домой бутылочку. Вкус его трудно с чем-то сравнить, потому невозможно описать. Решили: непременно съездим. Так и познакомились с этим обрусевшим киргизом. Обрусевшим он называет себя сам, хотя по-русски и сегодня говорит с заметным акцентом. Его история – и типична, если иметь в виду судьбу человека, взрощенного советской эпохой, и местами удивительна неожиданными поворотами. Самого героя этой истории вполне можно назвать на американский манер: self-made-man. Он действительно сам, своими руками сотворил с собой все, что с ним в жизни приключилось и что еще приключится. Его воля к жизни, спокойное упорство не могут не восхищать. Недаром с киргизского «Шер» переводится как «лев».
Детство свое Шер провел в Киргизии, в селе Октябрьском, неподалеку от города Джелал-Абада (не путать с Джелалабадом в Афганистане!). Село было многонациональным, жили здесь и киргизы, и русские, и много других народов, и хотя стычки между детьми случались, они не носили характера межнациональной розни. Кто в детстве не дрался? Мать Шера – вторая жена отца – была наполовину киргизка, наполовину узбечка. Отец – здоровенный мужик, борец. Ни читать, ни писать он не умел. У отца частенько собирались приятели, выпивали.
— Не скандалили, а все равно… неприятно, — рассказывает Шер. – Я родился какой-то другой. С четвертого класса решил для себя: жить буду иначе. А как иначе? Не буду делать поступки отца, которые мне не нравятся, и буду делать поступки матери, брата старшего, этого соседа, этого друга отца, этого учителя… Неправильные действия и поступки я старался не делать.
Впрочем, первый осознанный поступок он совершил еще раньше, когда только пошел в школу. Сказал: «Хочу учиться по-русски!» — и его отправили в русский класс.
Когда Шер учился в девятом классе, отец умер, было ему 86 лет. А почти ровно через месяц в возрасте 49 лет умерла мать.
— Я помню – она говорила отцу: «Я тебя не оставлю…»
Шер остался фактически один. Старший брат попал в тюрьму – скорее, это было несчастье, чем преступление: вез в кузове машины людей, выскочила встречная, сманеврировал – человек из кузова выпал и убился насмерть. Брата обвинили, дали семь с половиной лет. Была еще старшая сестра, но она уже жила своей семьей, воспитывала детей и могла только изредка приходить, что-то постирать, починить.
— У меня велосипед был спортивный – я на нем кому муку подвезу, кому еще что, — рассказывает Шер. – Огород кому вскопаю, навоз раскидаю, дров нарублю... Получали еще половину родительской пенсии – так и жили.
Девятиклассник, пацан уже тогда научился тщательно планировать свой день. И работал быстро и аккуратно: быстро – потому что время – деньги, аккуратно – потому что если не так, то второй раз не позовут. Планировать, рассчитывать, просчитывать свои действия – «ходы» — наперед помогали шахматы, которым обучился еще в младших классах. В школе же стал заниматься спортом, получил первый разряд по гимнастике и велоспорту, второй – по боксу… Все потом пригодилось.
И шахматы пригодились.
Юг – Север
В школе Шер мечтал стать летчиком – как многие его сверстники. Знал наизусть биографии героев, мог подолгу рассказывать о моделях самолетов. Знал, что поступающих в летное училище испытывают на центрифуге. Самостоятельно соорудил у себя на огороде центрифугу, приспособив для этого колесо от брички. Честно говоря, я так и не сумел разобраться в техническом устройстве, которое он в деталях описывал, но понял главное: импровизированная центрифуга приводилась в движение силами товарищей и посредством какой-то хитрой передачи, в результате которой перегрузка возникала такая, что глаза норовили выскочить из орбит. Когда приехал поступать в Оренбург, оказалось, что на штатной центрифуге при испытании перегрузка куда меньше…
В этом училище когда-то учился Гагарин. Конкурс был сумасшедший: на 180 мест – 2500 желающих. Шер не попал. Начальник училища, генерал, к которому он чудом пробился, посоветовал сходить в армию, а потом приезжать снова. В армию пошел, но в училище не вернулся. Служил в ракетных войсках. Первое время «старики» пытались его ломать – пригодились занятия боксом. По-честному, в боксерских перчатках сошлись со старослужащим, кандидатом в мастера спорта по боксу, поединок закончился вничью, а значит – все-таки в пользу второразрядника. С той поры его не трогали. Уважали.
После армии вернулся в родное село, женился, дали дом с огородом, выращивали овощи, растили даже специальный красный рис для плова. Родилась дочка. Словом, чем не жизнь? Но к этому времени окрепло желание побывать на Севере. Директор хозяйства долго не хотел отпускать – в конце концов сторговались: Шер налаживает безнадежный трактор, а директор подписывает заявление. Наладил! Директору оказалось некуда деться. Шер уехал на север, в Дудинку.
В Дудинке где только не работал! Был бульдозеристом, экскаваторщиком, подрабатывал грузчиком, чтобы хватило денег отремонтировать купленный вагончик и содержать семью. Жена с дочкой приехала к нему через несколько месяцев. К любой работе подходил творчески – рассказывает, как за одно рационализаторское предложение, позволившее оставить на перевозке грузов вместо четырех машин две, получил премию аж в десять рублей.
— Получил бы больше, если бы главного инженера вписал в соавторы, — смеется Шер, — он намекал, а я не понял.
Возил экспедитором помидоры с Юга. До него их возили из Узбекистана, он приехал первый раз, узнал цену – и пожалел государственных денег. Пришел к начальству области, где раньше жил в Киргизии, спросил: «Хотите с Севером работать? Мы в соседнем районе берем по такой-то цене – можете продать дешевле?» Привез самолетом 12 тонн помидоров прямо с рынка втрое дешевле, чем раньше.
— Думал – кто хоть спасибо скажет – никто не сказал, — он даже не сокрушается – констатирует факт.
За страсть к рационализаторству, да еще за трудоголизм приходилось расплачиваться. Однажды, работая крановщиком на вскрыше, за час загрузил породой восемь железнодорожных вагонов. Норма была – те же восемь вагонов, но за смену, то есть за восемь часов. Могли такого терпеть в здоровом рабочем коллективе? При первой же возможности сократили. Но не было для Шера это ни нокаутом, ни нокдауном, если выражаться боксерскими терминами. А если по-шахматному – ну, взяли пешку, главные-то фигуры остались на доске. Работы на Севере хватало.
Проявил он себя на Севере не только как на все руки мастер, трудоголик и рационализатор, но и как организатор. В Дудинке он оказался не один из Киргизии, постепенно по его ли приглашению, по собственной ли воле там собралось около 50 киргизских семей. Землячество. Шер, по сути, создал там ячейку киргизской диаспоры. Он лучше других говорил по-русски – несмотря на акцент, речь его грамотна, почти литературна. И был, судя по всему, неплохим переговорщиком. Земляки все свои проблемы, все пожелания несли к нему, а он при необходимости транслировал их дальше и по возможности добивался решения.
Жили в Дудинке не без приключений. Однажды, когда работал бульдозеристом, упал с машины, сломал позвоночник, долго лежал. В результате лишился счастья сесть на новенький японский Komatsu, пришлось снова менять специальность. Еще на родине, в Киргизии, он получил поварские «корочки». Пригодились. Стал на время поваром, внедрял в кафе «Олений рог» киргизскую кухню.
— Шашлык лучше всего мариновать виноградным уксусом, но его тогда не было на Севере, — рассказывает Шер. – Что делать? Я подумал – и стал мариновать в коньяке.
Шашлыки в результате получались такие, что посетители кафе набирали их домой по десятку.
-У нас отец хорошо готовил. Он мог готовить сразу 25 кг риса – плов делать. Его на все свадьбы, поминки звали… Наверное, это мне передалось, — говорит Шер.
Вторая неприятность приключилась, когда не поделили они узкую тропинку со спортсменами, приехавшими в Дудинку на олимпиаду. Шер, кроме бокса, занимался в то время еще айкидо, его умения хватило на троих: раскидал. А когда эти трое позвали в подмогу еще четверых, всемером они его все-таки свалили. Очнулся, добрался кое-как домой, долго пролежал – успел поморозиться…
— Их потом пересажали, а мне-то что с того, какая польза? – и тут же философски подытоживает: — Всякое бывало, от обидного до смешного. Это близко к сердцу нельзя принимать, потому что человек от этого болеет или стареет.
На Севере они с женой вырастили четверых детей, трех дочерей и сына – и задумались: что дальше? Вечно оставаться там нельзя, вариантов переезда было немало, включая родную Киргизию. Но туда почему-то не хотелось – ни ему, ни жене, ни детям. И тут кстати подвернулась горящая путевка в «Туманный».
Север – Юг
— Первый раз приехал сюда в 2000 году, — рассказывает Шер, — посмотрел на город – вымирающий город, квартиры стоят копейки! Посмотрел – и уехал. А потом еще года через четыре или пять приехал, смотрю – квартиры подорожали, магазины коммерческие появились…
Здешние места, природа понравились еще в первый приезд. Решил: будем жить здесь. От родителей в наследство досталась ему недвижимость – квартиры в Киргизии, в Омске. Были уже и собственные приобретения – три квартиры в Дудинке. Все это продал (кроме омской квартиры – там сейчас средняя дочь живет), купил дом в Сорском подхозе и большой участок земли неподалеку от «Туманного». На участке построил жилье. Завел табун в 25 лошадей, купил овец – сейчас в отаре 500 голов, намерен довести поголовье до 700. Коней сначала пас табунщик, потом Шер придумал «рационализацию»: на каждом жеребце, на каждой кобыле закреплен специальный маячок, сигнал от которого передается на пульт, это позволяет отслеживать местонахождение табуна онлайн. Шер хотел пойти в своей «рационализации» еще дальше:
— Знаете – такие маленькие вертолетики над дорогами летают? Я даже заказал уже такой в Армавире, но как-то до дела не дошло у нас…
Соседям, которые живут здесь давно и привыкли «ничейные» земли считать как бы своими, экспансия южанина с севера поначалу очень не нравилась. Некоторые даже приходили выяснять отношения, угрожали. Со временем, однако, все утряслось. По крайней мере, внешне.
— Коней до сих пор стреляют, — сетует Шер. Но он и сетует без злости, рассказывает просто. – Я знаю – кто, но не поймал – так не поймал.
Напугать его, кажется, непросто. Или вовсе невозможно. Спокойная уверенность, уравновешенность, целесообразность каждого слова, каждого поступка обезоруживают. Об оружии, кстати: огнестрельного оружия на участке нет, не держит. И не только потому, что боится нарушить закон, это само собой. Есть еще одна причина.
— У меня здесь – центр реабилитации алкашей, — смеется Шер. – С кем работаю? Приходят мужики, которых уже никуда не берут, алкаши. Ну, я беру с условием, что никакого спиртного без моего контроля. После бани сто граммов – и все!
Несмотря на жесткие условия, за работниками все равно нужен глаз, так что оружие исключено. И жить приходится на два дома. Старшая жена – в подхозе, старшие дети давно разлетелись, кто в Омске, кто в Норильске, кто в Дудинке. Младшая жена с сыном – здесь. Да-да, не удивляйтесь, я не оговорился, у Шера две жены, младшая лет на тридцать моложе хозяина.
— Я живу по мусульманским законам, — поясняет он, — а у нас говорят: лучше по-честному иметь две жены и быть им верным, чем жить официально с одной – и все время, как вор, косить по сторонам.
Каждое лето, начиная с первых чисел июня, когда трава подрастает до 10-15 см, на участок Шера приезжает семья из Киргизии: делать кумыс. Три месяца, до августа включительно, они доят кобылиц, выдерживают молоко в подкопченном бурдюке, разливают по бутылкам.
— Сейчас часто при изготовлении кумыса добавляют дрожжи – я ищу таких специалистов, чтобы знали старинный рецепт, без дрожжей, — рассказывает Шер. – Работала у меня семья с 30-летним стажем – обманывали меня, пришлось найти других.
Кумыс пользуется спросом. Приезжают и приходят за ним из санатория – рядом совсем, полчаса от силы пешком, — приезжают и откуда подальше. За те полтора часа, что мы просидели за мантами и чаем, хозяин трижды выходил к гостям, пожаловавшим за целебным напитком. Покупают и баранину. Но ездят сюда не только за кумысом и мясом. Шер сделал на участке эдакую зону релакса. В землю вкопаны столики, скамейки, стоят мангалы, на случай дождя есть укрытие с дастарханом посередине. Можно купить мясо и сделать шашлык самому, можно заказать тот же шашлык или лепешки из тандыра: младшая жена Шера – профессиональный повар. Но даже просто походить по участку – уже удовольствие и азарт: кроме лошадей и овец, кроме грозных овчарок, сидящих на цепи по периметру, здесь множество кроликов. Они роют норы, живут в них, есть специальные места кормежки с ворохами сена. Сначала Шер держал кроликов в клетках, а после решил отпустить на волю. И теперь их в округе великое множество.
В планах – построить на участке капитальный дом (нынешняя постройка под это определение, мягко говоря, не очень подходит), поставить запруду на ручье и пустить туда рыбу.
И еще есть одна мечта – заветная, главная:
— Заветная мечта у меня – построить в Киргизии мечеть, а здесь – погост, кладбище мусульманское. Если я это сделаю – то это хорошо будет. – Дальше – уже детям: — А остальное уже за вами. Я уже на финише, а вы вперед, дальше. Все в ваших руках.
Жить с добром
Шеру – за шестьдесят. В позапрошлом, кажется, году он перенес инсульт. Возможно, это был микроинсульт, потому что перенес на ногах. Два дня вообще не мог понять – что с ним, пока, наконец, не увезли в больницу. А когда сказали – «надо ложиться», — замахал руками:
— Как я лягу?! Если я не буду работать – работники тоже не будут!
И уговорил врачей на амбулаторное лечение. Каждый день приезжал на капельницы, а потом – снова кидать навоз, поправлять забор, пилить-колоть дрова, резать баранов… При этом Шер отчетливо понимает, что он – не вечен. Что дает ему такую уверенность в правильности выбранного пути, в его основательности, обусловленности? В том, что это не просто нужно кому-то сегодня, а продлится завтра, и дальше, и потом? Вера? Возможно. С 40 лет он ежедневно отправляет намаз – столько раз, сколько положено. И здесь тоже применяет свою «рационализацию»: не просто молится, встав коленями на коврик, молитвы его – суть еще и гимнастические упражнения, чтобы мышцы не дрябли, позвоночник не костенел, суставы не скрипели. И тот, к кому обращена его молитва, такую «рационализацию» одобряет, дает ему дополнительные физические и душевные силы.
Но не только в этом, не только в вере дело, мне кажется. Шер говорит так:
— Живу для окружающих: семья, дети, знакомые, природа. Если до этого я что-то брал безвозвратно, сейчас надо отдать. Уравновесить эту жизнь – и готовиться туда. Если человек куда-то готовится, то он имеет надежду. Он может что-то заранее сказать, и ему плохо там не будет. Мы-то сейчас, в нашем возрасте, уже понимаем, что отсюда, кроме нашей души, ничего не заберем. Душа – она как маленькая пчелка… Сверху все учтено, поэтому надо постараться успеть сделать только хорошее всем, не разбирая – хороший или плохой человек… Каждый человек должен стараться хорошо закончить эту жизнь и перешагнуть в ту, не боясь заранее. Если он верит, конечно, если идет по божьему пути. А если нет, то – уж как получится, не знаю…
И еще он говорит:
— За все надо прощение просить… Больше, чем вам бог указал, вы не получите. Давайте жить так: давайте жить с добром!
…О чем бы ни рассказывал Шер, какие бы события своей жизни ни вспоминал, на всем этом лежит, мне показалось, какая-то печать неслучайности. Как будто он заранее знал, что будет именно так. И имя его – тоже не случайно: Шер, Лев. С таким именем, с такой долей и фамилии уже не надо. И он сам это знает, попросил меня:
— Ты, когда писать будешь, фамилию мою не называй, зачем? Пусть будет – Шер.
Пусть будет.
Восхитительно! Откуда Вы таких замечательных людей берете?